– Айлин… – продолжила госпожа Арментрот, глядя на Грегора внимательно и тревожно, – …тоже вспылила. И сказала… прошу простить, я не вспомню дословно, что-то о том, что теперь матерью она будет звать лишь Претемную Госпожу. Поклялась в этом кровью Ревенгаров… – Ее голос пресекся, и Грегор подумал, что эта женщина и в самом деле волнуется за племянницу. Кажется, единственная из всей семьи. Впрочем, она быстро взяла себя в руки. – Остаток вакаций Айлин проведет в моем доме, но прежде всего я хочу знать, не повредит ли клятва моей племяннице? Претемная Госпожа…

– Претемная госпожа не карает детей, госпожа Арментрот, – прервал ее Грегор и, помедлив, добавил: – Но у нее свои понятия о милости и милосердии, поэтому ваши опасения более чем понятны. Я немедленно осмотрю девочку и даю слово, что присмотрю за ней в дальнейшем, но об отъезде в ваш дом не может быть и речи. Нет, не спорьте! Я провожу много времени в Академии, здесь адептка Ревенгар постоянно будет у меня на глазах, и я успею вмешаться, если произойдет что-нибудь… непоправимое.

* * *

Айлин Ревенгар нашлась в общежитии, в той самой комнате, которую делила с адепткой-иллюзорницей, уехавшей на вакации. Грегор постучал в дверь, выждал несколько минут и вошел, хотя ответа не получил.

Она сидела на постели, неестественно выпрямившись, уронив руки на колени и глядя в стену. Не повернулась ни на стук двери, ни на хриплое ворчание Пушка из-под кровати.

– Адептка Ревенгар? – окликнул Грегор.

– Здравствуйте, мэтр, – тускло ответила она и только теперь повернулась к нему.

Лицо Айлин, бледное, с ярко проступившими на нем веснушками и заострившимся носиком, ровным счетом ничего не выражало, глаза напоминали два подернутых патиной зеркальных осколка.

«Проклятье! – подумал Грегор с беспомощной злобой. – Баргот тебя побери, Гвенивер Ревенгар! Но что же мне-то делать? Я хотел бы помочь, видит Претемнейшая! Я хочу ее утешить, но как утешить того, кто не плачет?..»

– Сидите, сидите, – сказал он вслух, заметив, что Ревенгар начала подниматься. – Я просто зашел узнать, как вы себя чувствуете.

«Браво, Грегор! Невероятно умный вопрос! Разумеется, она чувствует себя просто прекрасно. Так же, как ты сам… когда-то давно…»

– Папа, – сказала Ревенгар очень тихо. – Он умер. Навсегда. Матушка… леди Гвенивер сказала, что я виновата… Мэтр Бастельеро! – Она вдруг вскинулась, и равнодушная маска словно слетела, а в глазах отразились отчаяние и боль. – Я боюсь! Что если это и вправду я? Ведь это же мне снилось! И я говорила… Может быть – так много говорила, что оно сбылось?! Я виновата…

Пол покачнулся. «Ты виноват! – эхом зазвучал в памяти отчаянный женский голос – Почему ты жив, а мои девочки…. Мои малышки!»

И тут же на смену женскому пришел спокойный мужской голос, голос деда, королевского некроманта, главы рода Бастельеро: «Оставь ее, Грегор, она мертва. Почему? Потому что ты этого захотел. Ты виноват… ты – виноват… виноват…»

– Нет! – резко оборвал Грегор все Барготовы голоса.

Стиснул зубы, вздохнул и опустился на колено, положил ладони на худенькие вздрагивающие плечи и куда мягче добавил:

– Нет, Айлин. Вы не виноваты. – Помолчал немного, осторожно и тщательно подбирая слова, и продолжил, молясь, чтобы Претемная подсказала ему что-то, способное оказать нужное действие: – Послушайте, ваш отец был взрослым человеком. Лордом и главой рода. Боевым магом. Он был очень храбрым… – «Болваном, влюбленным в опасность и риск…» – И он, поверьте мне, сам отвечал за свои поступки, – закончил Грегор вслух.

«О да, только редко давал себе труд хоть немного просчитать их последствия. Но я не могу сказать тебе это. В конце концов, ты должна им гордиться, как положено ребенку».

– Айлин, вы не можете отвечать за то, что он сделал. Вы ведь не могли ему указывать, правда? – спросил он как можно мягче. – Люди сами выбирают свою судьбу. И смерть, зачастую, тоже. Я знаю, что Дориан очень любил вас… – «Еще бы он почаще это показывал, болван». – Поверьте, вы ни в чем не виноваты.

– Но я… я должна была… предупредить… настоять…

Девчонка всхлипнула, и Грегор истово понадеялся, что она все-таки расплачется. Слезы очищают раны души, и она заживает быстрее.

– Но вы ведь предупреждали его, правильно? Ему следовало вас послушаться, но его гордый нрав – это не ваша вина, девочка. И не вздумайте себя винить. Проклятье – это не просто слова, сказанные сгоряча. Айлин, вы же некромантка. Вы знаете, что волю следовало направить должным образом, влить силу и закрепить структуру проклятия формулой. Разве вы это сделали?

– Что?! Нет! – Девчонка в ужасе замотала головой, глядя на него огромными и, хвала Благим, живыми глазами, перепуганными и возмущенными. – Я люблю отца! Любила… Я… очень злилась! Только не на него! На леди Ревенгар… Но я даже ее не прокляла! Клянусь, милорд!

Леди? Это она мать так назвала? И как легко это слетело с губ. Нехорошо.

– Айлин, я уверен, ваша матушка поймет, что зря вас обидела, – сказал он то, что должен был сказать, хотя злость на дуру Гвенивер кипела внутри. – Вы обязательно помиритесь…

– Нет, – оборвала она его сухо и слишком жестко для такой маленькой девочки, выпрямившись и глянув с холодной остротой: – Не говорите мне о ней, милорд. Я отказалась от рода. Потому что род отказался от меня. Уже давно. Вы просто… не знаете. Если бы отец был жив, я бы никогда… никогда, клянусь! Но им я не нужна. Они меня боятся. Считают мерзостью. Не называйте меня Ревенгар, слышите? Больше никогда!

– Айлин, это имя вашего отца, – сказал он, теряя терпение. – Отца, а не матушки, подумайте об этом. Она Ревенгар только по мужу, а вы – по крови. Не совершайте необдуманных поступков, вы еще слишком юны. В таком возрасте нельзя выйти из рода, а до вашего совершеннолетия многое изменится.

– Хорошо, – сказала девчонка, подумав и кивнув с той же чудовищной недетской серьезностью. – Вы правы, милорд. Наверное, правы. Но я ничего от них не приму. Больше ничего. Я… Но это неважно, простите.

– Айлин, вы всегда можете рассчитывать на мою помощь, – сказал он, испытывая мучительную неловкость, разговаривая с этой девочкой, как со взрослой. Впрочем, смерть близких заставляет душу взрослеть гораздо раньше тела, уж это ему известно, как мало кому. – И на помощь Академии, разумеется. Я… очень сожалею о вашем отце. Он был храбрым офицером, надежным другом, истинным лордом…

И это прозвучало чистой правдой, в которой Грегор мог бы присягнуть. Дориан был именно тем, кем казался: веселым лихим боевиком, смельчаком и рубакой, щедрым и на драку, и на помощь. Грегор не доверил бы ему ничего, серьезнее командования дюжиной солдат, но доверил бы свою жизнь, как ни странно, потому что предавать и трусить Дориан не умел.

И девочка с взрослыми глазами, смотрящая на Грегора сейчас, заслуживала знать об отце самое лучшее. Ревенгарам очень повезет, если наследник Дориана обладает хотя бы частью ее гордости и мужества. «Лорд умер, да здравствует лорд, – перефразировал Грегор про себя древнюю церемониальную фразу коронации нового монарха. – Ревенгар, у тебя отличная наследница, слышишь, отчаянный дурень? Падчерица самой Претемной Госпожи. Ты еще будешь гордиться детьми – дочерью, во всяком случае. И обещаю, я присмотрю за ней».